Заволжская часть Макарьевского уезда Нижегородской - Страница 3

У графа Толстого представлено, между прочим, несколько случаев того, как страдает наша промышленность от крестьянских ростовщиков. Вот примеры.

...

Иногда в вотчинах, – пишет автор, – существует монополия, составленная из вотчинных глав, с богатыми мужиками, как то было в одной вотчине на смолу до приезда помещиков. Тогда в три-четыре года явилось несколько значительных капиталистов, а смольники обнищали. То же повторилось в другой вотчине на брус и бревно. В обоих вотчинах заведовали управляющие… Я видел примеры займов хлеба, где за каждый пуд муки отдавали по 3 1/2 пуда ржи через три недели! Случай состоял вот в чем. Мука дана была перед самой новью – время самое голодное и безденежное в оброчных и промышленных имениях. В это время водяные мельницы спущены и не мелют: ветра не случилось, подвоза муки – тоже. Мука поднялась до 1 руб. 75 коп. асс. за пуд. Пришла новь; ржи сделалось вволю; потребовали, стукнули, по-нашему, оброки: денег взять негде, и рожь подешевела. Сметливые заимодавцы предугадали это и на том караулили своих заемщиков. В условии займов было сказано, чтобы заплатить рожью по ценам, какие будут во время нови. Всеобщая нужда и стакнувшиеся богачи установили на базаре цену в 50 коп. асс. за пуд. Таким образом, заемщикам пришлось отвешивать по три пуда ржи за каждый пуд муки. Таких заемщиков были сотни, а заимодавцев – несколько человек.
Расскажу еще курьезный пример здешней промышленности. Капиталисты разных деревень отпускают иногда соль тем из мужиков, кому верят, по 28 и даже по 32 руб. асс. за куль, глядя по сроку платежа, который никогда не превышает двух-трех месяцев. Но 28 руб. за куль дают за три недели, что испытал я на себе собственно, хотя обходится он в нашем краю 22–23 руб. асс. Мужик купит соль, и в доказательство тому, что принял покупку, вытащит куль за порог амбара и тут же продаст тому же капиталисту за 25 руб. асс. на чистые деньги. Капиталист может один и тот же куль в течение базара продать несколько раз на тех же условиях, перекидывая его через порог и обратно. Но к чему ведет вся эта проделка, спросите вы, если можно было без выноски и вноски куля дать деньги взаймы и условиться относительно процентов?.. Но тогда назовут ростовщиком, – а теперь ловким торгашом. Вот почему ловкий торгаш нередко синоним отъявленного плута.

В другом месте своей книги автор рассказывает подобную же историю о смольном промысле. Цены на смолу в продолжение нескольких лет постоянно понижались – именно оттого, что крестьяне не могли начать промысел без сильных задатков и вследствие того должны были запродавать смолу с большими уступками. В последнее время цена упала до 17 коп. сер. за пуд, так что крестьянам, по словам автора, физически невозможно было выплатить этим промыслом оброк и быть сытыми. В этом критическом случае граф Н. С. Толстой, помещик 750 душ, решился выдать своим крестьянам 1500 руб. для облегчения начала промыслов, и в пять педель цена на смолу поднялась до 23 коп. сер. за пуд. Цифра эта весьма значительна, прибавляет автор, потому что крестьяне моя накуривают более 20 000 пудов смолы в зиму, а курят целый год.

Из других явлений крестьянского быта весьма сильно поражает в очерках графа Н. С. Толстого полное презрение мужиков к общественным выгодам и нерасчетливая лень, губящая понапрасну драгоценные материалы, которые могли бы доставить миллионные суммы. Автор объясняет это «всегдашней уверенностью в прокормлении, которое всегда под руками, лишь возьми топор», – потому что во всем краю находится огромное количество лесных угодий. Но едва ли справедливо будет предполагать так решительно, будто обилие материала непременно предполагает безусловное неуменье им пользоваться. Без сомнения, и здесь имеют большую важность многие побочные обстоятельства. Мужички не считают преступлением жечь лес, кольванить рыбу по целой речке, вырезывать скотину в стаде без пастуха, подрубать дубы для сбирания с них желудей и т. п., не только по беспечности, но и по отсутствию в них понятия об общественном интересе, – не только по причине изобилия, но и по непривычке рассчитывать вдаль о своем житье-бытье. Они говорят, что все они божьи, господские и государевы, что как ни хлопочи, а чему быть, тому не миновать – выше лба уши не вырастут; а между тем кому много дано, с того много и взыщется… Что ж тут стараться об улучшениях, на что ж тут беречь лишнее добро? Было бы чем оброк заплатить да сыту быть без особенных затруднений, а там хоть все огнем погори. И вот мужик, стараясь всячески облегчить свою работу, принимается за промыслы способами, какие описаны автором «Макарьевских очерков». Он поджигает лес, чтобы больше оказалось пеньков для смолья, чтоб больше выросло малинника или чтобы на горелях разрослась трава кипрей с розовыми цветочками, которую пчелы любят. Он курит смолье ямами, чтобы не заводиться казаном или котлом, хотя при ямном курении лесного материала истребляется несравненно больше. Он подрубает под корень березы, чтобы снять с них бересту для дегтя. В Семеновском уезде Нижегородской губернии делают ложки из осиновых узорочных пней. Чтобы достать такие пни, мужички ходят по лесу да и подрубают сплошь каждую осину, чтобы посмотреть, какой пенек у нее. Узорочные пни очень редки, и потому один мужик может в день перепробовать до сотни осин. Все таким образом испробованные деревья становятся негодными, засыхают и сламываются ветром. По словам автора, их такое страшное количество оказывается в год, что едва ли пятьсот промышленников, корытных, чашечных, лопатных и других, в состоянии были бы подобрать осины, испорченные двадцатью ложечниками в одинаковое время, В одной вотчине из 3600 душ при 63 000 десятин земли знакомый автору помещик потребовал, чтобы крестьяне доставили по полгарнцу желудей с тягла для заведенной им пары англо-китайских свиней. Мужички пошли да и подрубили тысячи дубов, да еще в таком месте, откуда лесу решительно никакого сбыта не могло быть: «Досягать, дескать, меледненько, а божье дерево, господь даст, – вырастет…» При таком обращении с лесом не стоит уж и говорить о том, сколько его вывозится и сплавляется по рекам, безданно, беспошлинно, из господских и казенных владений.